Спокойно-спокойно. Нельзя давление гонять после сотрясения.
— Переходи к сути, Фрезь, зачем пришел. Без фокусов.
Медсестра чай приносит. На подносе. Они еще за погоду затирают.
Точно, в ад попал я.
— Ты влюблен что ли, Вася?
И смотрит на меня реально задумчиво.
Прям вот реально.
Реальнее некуда.
Я собираюсь послать его, но мне с башки шлем кто-то срывает. Вместе с кожей, мясом и волосней. И по извилинам ток пускает.
Не больно, потому что в мозгу боль невозможна. Мозг — это центр, который боль по каналам пускает, накачивая ею все остальное.
И мне накачивает. Везде. Как наркотой сосуды забились. И конечности немеют.
Наркотой сладкой боли. Это так обычно все описывают. Прямо один в один у меня такое.
Я реально в Алису влюблен.
Прям вот реально.
Реальнее некуда.
И сильнее невозможно. И больше немыслимо. И крепче невероятно.
Совсем безрассудно.
В голове формируется конкретным блоком, и многотонной правдой оседает, поднимая пыль повсюду.
Оседает так глубоко, что ниже меня уходит. Ниже этажей. Ниже почвы.
— И че? — злюсь и киваю ему.
Фрезь вздыхает полной грудью.
— А то, что Алиса расстроенной выглядела. А она веселая всегда, ну ты знаешь. Честно признаться, когда я рекомендовал тебе менеджеров по благотворительным активам, мне и в голову не пришло, что ты начнешь войну с детским домом. По очевидным причинам.
— Я не воевал с детдомом, — прищуриваюсь я. — Алиса хотела гарантий, что все тип-топ будет. Я дал. Я построю новое здание для детдома, как только…
… да, как только она план принесет.
— Никогда не был в Васильках, — светским тоном заводит Фрезь и чаек попивает. — Уже столько наслышан.
— Тебе понравится. Все друг друга знают. И суют нос в чужие дела. Прям твоя тема.
Фрезь добродушно смеется.
— Это да. Но ты вот сам посуди… Ты легализоваться решил, благотворительный блиц-криг. По полной программе. Крупная архитектура, новые направления, социалочка. А тут Алиса — она и так этим занимается. Она — профи.
— Я знаю, — едва не ору я. — Че сказать хочешь?
— Что она подходит на определенную роль сама по себе. Например, директор благотворительного фонда. Или что-то такое. Или напрямую представлять тебя и твои активы может, если у вас все серьезно и вы встречаетесь.
— Мы не встречаемся, — хриплю я.
Опять демонстративно вздыхает. Думает, он тут Гамлет в рюшиках на сцене?
Не выдерживаю и говорю ему.
— Мы думали пожениться. Я позвал ее, конечно! Теперь нет.
Ага! Фрезя аж проняло, таким удивленным выглядит.
— Хм, думал, эти сплетни в Телеграмме — буйная фантазия. Нереалистично звучало.
— Это еще почему? — едва не срываюсь с кровати. И решаю встать, покурить. Достал финансюга. — Потому что Алиса на шавке безродной не женится? Ну да, вот так-то оно и выходит.
Смотрит внимательно щеголь на меня.
— Кулаков, женщины замуж выходят, а не женятся. А второе, ерунда. Это же Алиса. Наоборот. Я думал, ты из тех, кто никогда не женится.
— Я из тех, кто на Алисе женится. Мне насрать на все остальное. И меня заебало, что ей все говорят постоянно про ее замужество. Еще и сватают с уебанами.
— Механизм социального давления в деле! — поднимает палец Фрезь.
— Че? — смахиваю я пепел в стакан.
— Забудь, — отмахивается идиот. — Ясно-ясно. Точнее, ничего не ясно. Так, Роллс — вообще одна из самых безопасных марок авто. Как ты разбиться умудрился?
Глядим друг на друга, и я киваю ему на дверь.
— Да, все хуево. Типа ты не понял еще. Если не будешь говорить, что Алиса сказала, иди уже на воздух.
Фрезь поднимается и складки на брюках разглаживает. Чашку с подносом с собой забирает.
— Сказала, не знает, что ей делать дальше. Ариведерчи, Василий.
Дымлю возле окна долго, от скуки даже за стекло гляжу. Потом в планшете в делах копаюсь, но один раз еще на внутренний двор больницы выглядываю.
Что-то привлекает мое внимание, движение обрывистое и смазанное, и цвет тряпки. Через минуту из-за скамейки подросток показывается. Хотел бы сказать, что узнаю оборвыша по лицу или одежде, но на самом деле я его с полоборота заприметил просто по движениям.
И оборвыш странно осматривается. Оценивает обстановку. За дверьми следит.
Это что еще здесь творится?
Вниз метеором сигаю. Нога ватная, конечно, но ничего. Со второго выхода вылетаю, чтобы со спины к нему подобраться.
У него хорошие инстинкты, но оборвыш выкупает, что сзади проблема приближается, слишком поздно.
— Ты что здесь делаешь?
Вырывается, как полоумный, и злыми глазейками пуляет молнии.
— Оглох что ли? Один тут?
Последнее спрашиваю вполголоса. Только подумал про нее, уже тремор по затылку. Наркоша я.
— Отпусти! Поговорить надо!
Ничего себе. Ну раз поговорить, то тяну голодранца в сторону, чтобы мы с ним посреди двора не маячили. За деревом и между двух тачек пыльных отпускаю, но фиксирую. Даже ступню его в раздолбанных кроссах. Что еще за обувь такая?
— Давай, наваливай.
Несчастье мнется почему-то. Вокруг посматривает. И снова одичавше зло на меня втупляет.
— Алиса с тобой поссорилась? — на одном духу выдает.
Хочу подзатыльник дать любопытному, но вместо этого смотрю на лохматую голову. И думаю, подстричь его не мешало бы, еще в прошлом столетии. Тоже мне мамаша, пацану стрижку сделать не может.
Может, не дается оборвыш? Ну я ему сам сделаю, будет ее потом слушаться.
— Ага. Ну не в первый раз. Что, не делится мама с тобой секретами?
Глазенки распахиваются настежь, а потом гневно прищуриваются. Ладно, последнее лишним было даже для меня.
— А че спрашиваешь?
— Вы… типа против друг друга теперь? Или ты помочь можешь?
Через горло, насквозь, ледяной кол проходит. Всю влагу собирает, и сухость у меня во рту — как всей головой в песке увяз.
— Чем помочь? Могу, прям сейчас. Говори давай.
— Не… не навредишь ей?
Хватаю за майку голодранца, сам недоволен как выхожу из себя.
— Ты говори давай. Алиса мне женой будет. Какое еще навредить!
— Она не вернулась вчера! Вообще!
Пульс фигачит даже на подушечках пальцев, несмотря на литры обезболивающей херни в крови. Отпускаю несчастье.
— Было такое когда-то? Звонил?
— Звонил, — частит он и чуть ли не на месте подпрыгивает. — Не отвечает. Никогда не было вообще. Смотри, она мне сообщение вечером
